... Издали, в лесном коридоре, оно показалось веселое и нарядное, сияющее необыкновенно чистой и ровной желтизной. Я подошел поближе: это было заброшенное поле, давно не паханное и не сеянное, и теперь густо заросшее какими-то невысокими растениями-кустиками. От них вдруг дохнуло приятным горьковато-цветочным ароматом. «Да это сурепка, — вспомнил я когда-то читанный ботанический атлас, — что-то вроде сорняка...».
Свежий ветер пробежал над живым ковром, все поле заиграло и запереливалось золотистыми волнами, которые докатывались до затененной солнцем стены леса, образуя удивительный контраст темно-зеленого и ярко-желтого. «Будто драгоценная чаша в малахитовой оправе» — мелькнуло сравнение.
Высоко в знойном июньском небе парил коршун. Жара предвещала грозу. Над западной частью горизонта уже темнела громадная туча, набухая дождем. И только в зените неровные, быстро смещающиеся края облаков ослепительно сверкали расплавленным серебром, источая нестерпимый свет. Ветер усиливался, все соцветия сурепки быстро раскачивались, будто исполняя какой-то экзотический танец.
Звенело, страстно и не переставая, множество невидимых глазу жаворонков. Будто перед грозой пели и цветы, и лес, и это далекое от человеческих селений поле. Но вот теплые серые комочки упали откуда-то с неба и зависли над кустиками золотистой сурепки. Некоторые жаворонки вились над самым полем, перепархивая от цветка к цветку и наполняя окраину неумолчным пилением. Другие, часто трепеща крылышками, поднимались вертикально и зависали метрах в четырех-пяти над землей и также громко славили жизнь.
Предгрозовые облака громоздились по всему небу, кое-где иссиня-розоватые, будто раскаленные изнутри, и я увидел, что над лесом осталось лишь небольшое голубоватое окно, из которого прямым широким водопадом прорывались к земле лучи, заливая теплым мягким светом все летнее благоухающее цветение. А в напряженном, наполненном электричеством воздухе беззвучно бушевала метель из летящего вокруг осинового пуха. Но вот где-то оглушительно ударил гром, и первые крупные капли дождя шумно хлестанули по золоту цветов сурепки. В тот миг, когда пришел ливень, вдруг показалось, что вся живая природа свободно и облегченно вздохнула, что все деревья, растения, птицы и звери обрадовались сверкающему, всполошному, сотканному из толстых водяных струй, дождю.
До нитки промокший, один среди затуманенного и вдруг притихшего, словно бы придавленного стихией поля, я также молча наслаждался упоительным счастьем человека, которому один, от силы два раза в году дано увидеть и ощутить прекрасное смятение в природе. | ...Desde longe, no corredor da floresta, ele parecia alegre e elegante, brilhando com uma cor amarela límpida e uniforme. Eu aproximei-me: era um campo abandonado, há muito não lavrado ou semeado, e agora densamente coberto de umas quaisquer plantas ou arbustos. De repente soprou deles um aroma agradável, amargo-floral. "É agrião-da-terra," – lembrei-me de um atlas de botânica que tinha lido em algum momento - "uma espécie de erva-daninha...". O vento fresco correu sobre o tapete vivo, o campo inteiro começou a vibrar e a brilhar em ondas douradas, que rolavam até à parede de floresta à sombra do sol, formando um espantoso contraste entre o verde-escuro e o amarelo-vivo. "Como uma taça preciosa em moldura de malaquite" - ocorreu-me a comparação. Alto no céu abafado de Junho pairava um milhafre. O calor prenunciava a tempestade. Na parte ocidental do horizonte já escurecia uma enorme nuvem, inchando de chuva. E apenas no zénite as nuvens irregulares, deslocando-se rapidamente, luziam em prata fundida, emanando uma luz intolerável. O vento aumentava e todas as inflorescências da colza oscilavam, como que realizando uma dança exótica. Ressoavam, ardente e incessantemente, as inúmeras cotovias invisíveis. Era como se as flores, a floresta e aquele campo longe da civilização cantassem antes da tempestade. Mas eis que os grumos mornos começaram a cair de algures do céu e se penduraram sob os pequenos arbustos de colza dourada. Algumas cotovias rodopiavam sobre o próprio campo, saltitando de flor em flor e preenchendo o espaço com um zoar incessante. Outras, tremulando as asas rapidamente, elevavam-se verticalmente e ficavam a pairar a uns quatro ou cinco metros do solo, glorificando a vida do mesmo modo ruidoso. As nuvens pré-tempestade amontoavam-se por todo o céu, em algumas partes eram de um rosa-azulado, como se incandescentes por dentro, e eu vi que sobre a floresta restava apenas uma janela azul ciano, desde a qual numa cascada reta e ampla os raios abriam caminho para a terra, inundando toda a perfumada florescência estival de luz amena e suave. Enquanto que no ar tenso e repleto de eletricidade, se enfurecia uma silenciosa tempestade de flocos de sementes de álamo. E nisto, ressoou algures um trovão ensurdecedor, e as primeiras gotas grossas de chuva chicotearam ruidosamente o dourado das flores de colza. E naquele instante, quando chegou o aguaceiro, pareceu que de repente toda a natureza viva inspirou livre e aliviada, e que todas as árvores, plantas, pássaros e animais selvagens se alegraram com a chuva resplandecente, alarmante, tecida de fios de água. Molhado até aos ossos, sozinho no meio do campo enevoado e repentinamente silenciado como se oprimido pelos elementos, também eu me deleitava calado com a felicidade inebriante de um ser humano ao qual é dado uma, ou quanto muito duas vezes ao ano, ver e sentir o maravilhoso tumulto na natureza. |