A theme of the age, at least in the developed world, is that people crave silence and can find none. The roar of traffic, the ceaseless beep of phones, digital announcements in buses and trains, TV sets blaring even in empty offices, are an endless battery and distraction. The human race is exhausting itself with noise and longs for its opposite—whether in the wilds, on the wide ocean or in some retreat dedicated to stillness and concentration. Alain Corbin, a history professor, writes from his refuge in the Sorbonne, and Erling Kagge, a Norwegian explorer, from his memories of the wastes of Antarctica, where both have tried to escape.
And yet, as Mr Corbin points out in "A History of Silence", there is probably no more noise than there used to be. Before pneumatic tyres, city streets were full of the deafening clang of metal-rimmed wheels and horseshoes on stone. Before voluntary isolation on mobile phones, buses and trains rang with conversation. Newspaper-sellers did not leave their wares in a mute pile, but advertised them at top volume, as did vendors of cherries, violets and fresh mackerel. The theatre and the opera were a chaos of huzzahs and barracking. Even in the countryside, peasants sang as they drudged. They don’t sing now.
What has changed is not so much the level of noise, which previous centuries also complained about, but the level of distraction, which occupies the space that silence might invade. There looms another paradox, because when it does invade—in the depths of a pine forest, in the naked desert, in a suddenly vacated room—it often proves unnerving rather than welcome. Dread creeps in; the ear instinctively fastens on anything, whether fire-hiss or bird call or susurrus of leaves, that will save it from this unknown emptiness. People want silence, but not that much. | Проблема века, по крайней мере в развитых странах: люди жаждут тишины и не могут её обрести. Рёв машин, непрестанные звонки телефонов, объявления в автобусах и поездах, произносимые роботизированным голосом, телевизоры, орущие даже в пустых офисах, постоянно атакуют и отвлекают внимание. Человечество изнуряет себя шумом и стремится найти от него избавление — в дикой ли природе, в открытом ли океане или же в каком-нибудь уединённом месте, обеспечивающем тишину и возможность сконцентрироваться. Профессор истории Ален Корбин пишет из своего убежища в Сорбонне, а норвежский путешественник Эрлинг Кагге — погружаясь в свои воспоминания о пустынных антарктических пейзажах. В этих местах они оба пытались спастись от действительности. Однако, как указывает господин Корбин в книге «История тишины», сейчас шума, вероятно, не больше, чем было раньше. До появления надувных шин улицы городов были наполнены оглушительным лязгом колёс с металлическим ободом и цокотом подков о каменную мостовую. До того как мы добровольно уединились со своими мобильными телефонами, в автобусах и поездах звенели разговоры. Продавцы газет не складывали свой товар в безмолвные пачки, а рекламировали его во весь голос, так же как и продавцы черешни, фиалок и свежей скумбрии. В театре и опере царил хаос из возгласов ликования и громких насмешек. Даже в сельской местности крестьяне пели во время тяжёлой работы. Сейчас не поют. На самом деле изменился не столько уровень шума, на который жаловались и в прежние века, а уровень отвлекающих внимание событий, которые заполняют собой то место, которое могла бы занимать тишина. И тут возникает новый парадокс, так как когда она действительно занимает это место — в дебрях соснового леса, в голой пустыне или во внезапно опустевшей комнате, — это часто вызывает нервозность, а не радость. Подкрадывается страх, ухо инстинктивно цепляется за что-нибудь: за потрескивание огня, крики птиц или шорох листьев — за то, что спасёт его от этой неизведанной пустоты. Людям нужна тишина, но не до такой степени. |